Автор: Murgatrojd
Пейринг: Артур/Ариадна, Эймс/Ариадна, Эймс/Артур.
Рейтинг:
Предупреждение: ОНО настолько странное, что, мне кажется, его безбожно
раскритикуют. Слабые обоснуи, запутанная хронология, от фонаря придуманные
флэшбеки. Много намеков на секс. Изнасилование. Текст почти не вычитан. ЗАТО
Автор погладил всех своих тараканов, и теперь по-настоящему счастлив. х)))))
Слишком тяжелыми тапками - не кидаться, умоляю. Т__Т
~ previous. За много лет до точки отсчета.
Ему было пятнадцать, когда над головой вместо потолка впервые раскинулось гниющее небо. С потеками зелени, с бурым дождем, разбивающимся о ладони. Ужасное, противное до тошноты, невыносимо мерзкое.
~ читать дальше ~
Тогда же Артур выяснил, что длины и плотности шнура от клавиатуры вполне достаточно, чтобы им удавиться.Самоубийству помешали те же «друзья», что подсунули ему ЛСД. В тот раз Артур словил яркий, навсегда отвративший его от наркоты бэд-трип; худенькому и слишком хрупкому для своих лет подростку такой встряски на всю оставшуюся жизнь хватило.
Теперешний Артур, прилизанно-строгий, интеллигентный, презирающий мятые рубашки и штопанные носки – не ботан, выросший под чутким папенькиным руководством. У него не было шести преподавателей и трех мамок-нянек, регулярных уроков этикета и личного портного. Тот, кто даже рожден был, наверное, в деловом костюме и с дипломатом, никогда не берет в руки оружие - но Артур стрелять умеет не хуже, чем думать.
И сдержанность его, сухая вышколенность, горьковатый юмор – все это маска поверх того, что пережил когда-то худой, болезненно красивый подросток.
В его жизни мелькал приют - Артур не знает своей родни, и каждый день благодарения проводит либо с Коббом и его семьей, либо с Эймсом и его зашкаливающе гостеприимными родителями.
Еще были две попытки усыновления (вторая оказалась удачной, но отношения с новой семьей у приемыша не сложились). И длинные волосы были, и мелкие подработки, и сигареты в задних карманах джинсов.
Девственности он лишился в тринадцать – был орально изнасилован старшеклассницей в школьном туалете. В пятнадцать попробовал наркоту. В шестнадцать его заломали в подворотне, совсем рядом с домом, и отпустили с разбитым лицом, практически отбитыми почками и сломанной на джинсах молнией. Били недолго, но залихватски; насиловали вчетвером, долго и со вкусом. Теперешний Артур – образец вышколенности не потому, что он был так воспитан, а потому лишь, что ему не удалось вытравить из памяти первые семнадцать лет своей долбанной жизни. От себя тогдашнего - щуплого, податливого и беззащитного – Артура тошнило.
~ Точка отсчета.
Гниющее небо. Почему оно здесь, зачем, и надолго ли, Артур не знал. Несколько «марок» с ЛСД, укол снотворного, и аппарат для контроля над сновидениями. В этом сне, искореженном кислотой, было чуть слаще, чем в реальном мире – зато по-настоящему жутко. Осознанных мыслей уже не осталось – за исключением той, что костюм лучше не мять. И что экономить патроны вряд ли нужно.
~ previous. За 1923 часа (2,5 месяца) до точки отсчета.
Когда он поцеловал Ариадну впервые, под сердцем было тепло и сухо. Немножко иронии со стороны Артура, никакого смущения со стороны Ариадны; в общем и целом – никак. С таким же успехом он мог поцеловать прикроватную тумбочку.
Но время шло; кареглазая девчонка с вечно натуральным цветом волос обживалась в команде. Эймс таскал для нее пирожные, Артур – готовил кофе, Кобб – договаривался с преподавателями о пересдачах и поблажках. Ариадна – по-мальчишески улыбчивая, по-девчоночьи корыстная, - вскоре осознала, насколько же она ценна для команды.
Помочь с сумками? Подвезти до дома? Защитить от разбушевавшегося Кобба? Все валилось на голову Артура, и он, безотказный и весьма терпеливый, отлично справлялся. Его таскали за руку, водили «за компанию» по магазинам, использовали в качестве носильщика и универсального «сопровождающего» на все случаи жизни. Артур был знаком с родителями Ариадны, и они втайне надеялись, что этот молодой человек - дисциплинированный, исполненный лоска, - когда-нибудь станет официальным женихом их дочери.
Он помогал Ариадне с работой и организацией вечеринок, терпел сто один женский каприз, возил на выходные в Прагу и Сицилию.
Потихоньку привыкал к этому, и…
… влюблялся.
Ариадна была нежной и трогательной, совершенно не умела завязывать галстуки – но всегда пыталась; вполне могла наорать, стоило попасть ей под горячую руку, но лезла обниматься, когда настроение располагало. Подолгу расчесывалась. Любила вишневый бисквит. Спала на боку, подложив ладошку под голову, и ТАК красиво улыбалась...
А потом состоялся их второй поцелуй. На рождество, после боя курант – когда шампанское ослабило всеобщую бдительность. И поцелуй был нежен. И поцелуй был сладок.
После него Ариадна улыбнулась, погладила Артура по щеке и сказала: «Какой же ты смешной».
И посмотрела на Эймса.
Такое вот у истории было начало.
~ Точка отсчета.
Его рвало – но не желудочным соком, не остатками полупереваренной пищи, а лишь прозрачной, зеленоватой жижей. Необходимо было мчаться со всех ног, чтобы покинуть башню, стилизованную под старину. И не дай бог не наглотаться в ней дыма.
Сны под ЛСД – опасны, как видеоигра с полным эффектом присутствия. В нем не нужно думать. В нем нужно…
Бежать, бежать, бежать. По лестницам, шарахаясь от дымных столбов. Головой вниз, наугад, мимо стеклянных витрин, в которых вывешены жутковатые звериные морды. По лестничным пролетам, ломким и скользким. К выходу, завешенному строительными лесами. Прочь, прочь от этого места. Сквозь подворотни… к дому.
~ previous. За несколько лет до точки отсчета.
До одиннадцатого класса Ариадна категорически ни с кем не встречалась. Боялась ответственности? Комплексовала из-за небольшого размера груди? Сейчас это уже не столь важно.
Сейчас важно то, что таинственный «первый раз», на тему которого родителями был прочтен десяток лекций и моралей, состоялся у нее не так-то уж рано. Красивая умная девочка, красивый умный мальчик; цветы и конфеты, прогулки до утра, счастливая… (еще бы, такой ухажер у дочери нарисовался!) Так вот, предельно счастливая мама…
И ночью, со включенным настенным бра – чтоб золотистые отсветы скользили по коже, - они до бесконечности целовались. Ариадна стыдливо сжимала коленки, стонала тихонько – скорей из-за того, что по сценарию НУЖНО было стонать, чем из-за возбуждения. Ее тело ждало не ласки, а силы, но мальчик был столь нежен, что вызывал одно лишь отвращение.
… Артур был похож на него. Осторожный, конфетно-цветочный, умопомрачительно деликатный. С чувством юмора. С чувством собственного достоинства. С чувством такта…
В нем было ВСЕ – кроме зажигательности и бешенного огня, которым славился Эймс.
В Артуре было все. Но жизнь обделила его раскрепощенностью и азартом.
~ Точка отсчета.
И снова эта башня. Звериные морды скалятся из-за витрин, туфли скользят по ступеням, а дыхание сбивается.
На стенах, облицованных деревом, гроздьями вспухают глаза без зрачков, и Артур вновь убегает. Внизу его поймали, значит – вверх, вверх по лестницам! Вентиляционные решетки, узкие металлические шахты, пыль на рукавах. В легких – больше мусора, чем воздуха. Мерзость.
Артур протиснулся в очередной люк, обдирая пальцы о мятые железные края, и захлебнулся ночной свежестью. Весь город раскинулся под ногами, и можно было разбежаться, оттолкнуться от крыши… Это же сон, здесь можно летать. Артур стремится туда, в подворотни - там есть что-то важное, там есть что-то… что важнее его теперешней жизни.
Там есть он – хрупкий шестнадцатилетний подросток. Впалые щеки, резко очерченные скулы, вечно прищуренные карие глаза. Его бьют по губам – нежным и тонким. Его бьют по голове – ослепляя, оглушая. Грозятся выкрошить зубы и отбить почки.
Артур недолго сопротивляется – после третьего же удара размыкает челюсти и берет в рот, подавив головокружение и тошноту. Ему плохо, ему противно от самого себя; футболка обляпана слюной, спермой и кровью.
«Лучше бы убили» - думает он, но малолетним зверенышам мало того, чего они УЖЕ добились. Смеются, пытаются расстегнуть молнию на джинсах Артура, но застежка не поддается. Они ломают ее, стаскивают жесткую ткань с узких мальчишеских бедер, и орут – «Ты же хочешь? Хочешь, чтобы тебе вставили, сука?»
И насилуют. Без подготовки, всухую.
Рвут мышцы, долго не кончают – мальчишка для них слишком узок. А Артур… давится криком в чужую ладонь, царапает ногтями асфальт и выгибается от бешенной, сумасшедшей боли.
Нынешний Проводник, подчеркнуто-изысканный, утонченный и давно научившийся себя защищать, смотрит на происходящее издалека. Ему совершенно не жаль худого черноволосого подростка – тот был слишком слаб и слишком красив. Полная беспомощность – это противно; чтобы выжить, нужна жесткость.
~ previous. За 1152 часа (1,5 месяца) до точки отсчета.
Они редко занимались сексом – для утех подобного рода у Эймса имелось две шлюхи и три любовницы, которые знать не знали о существовании друг друга.
Артур был не из ревнивых; рядом с ним Эймс ощущал такую ауру благонадежности и умиротворения, какой не чувствовал больше никогда и ни с кем. Он регулярно вламывался к Проводнику «в гости», чтобы посмотреть вместе с ним футбол или просто посидеть «над душой», пока Артур сортировал документы. Один раз Эймс заболел – и Проводник, как добрая бабушка из сказки, отпаивал его молоком и кутал в пледы.
За всю историю их знакомства Артур всегда был одинок. Эймс возмущался, недоумевал, и постоянно выспрашивал, почему он не испытывает ни малейшей тяги к здоровому регулярному сексу. Импотенцию Артур категорически отрицал, по бабам не ходил, в гомосексуализме не сознавался. Эймс нервничал. Эймс страдал. Эймс изнывал от желания узнать, в чем же тут дело.
И однажды, после бутылки коньяка и долгих разговоров ни о чем, он притянул Артура к себе и, комкая воротник его рубашки, поцеловал. Осторожно, губами по губам, нежнее нежного.
Поймал чужое дыхание, скользя языком по языку, царапаясь о гладкую кромку зубов. В ту же ночь Эймс выяснил причину его воздержания – Артур мучительно стеснялся своего тела. Боялся прикосновений – и терялся в них, словно непривычная к ласке дворовая кошка. Алкоголь мутил голову, а тело превращал в сплошную эрогенную зону; Артур вылизывал татуировки на чужой груди, осторожно прикусывал отвердевшие соски, и, будто решившись на что-то, шел по пути наименьшего сопротивления.
Эймс помнил все. То, что Артур занимается сексом только лицом к лицу – и не дай бог даже в шутку заикнуться про догги-стайл; его намертво клинит, как телевизор после удара табуреткой. Еще Эймс знал, насколько Артур нечувствителен к «повседневной» боли (если, скажем, молотком по пальцу), и насколько уязвим к ней же в постели. Знал, что Артур жмурится во время секса, но широко распахивает глаза, когда кончает. Знал, как напрягаются его мышцы в преддверии оргазма. Знал, что притрагиваться к его лицу можно только во время прелюдии – «в процессе» Артур охотно кусается. Откуда взялась эта дурная привычка, Эймс не знал, но изредка ходил с прокушенной нижней губой, разодранной мочкой уха или порванными подушечками пальцев.
А еще… еще Артур любил говорить. С придыханием, с перерывами на «отдышаться», со стонами и скрипом зубов. Он говорил обо всем – о заданиях, о жизни, о газетах… будто отвлекал себя. От ощущений? Вряд ли - в том, что ощущения были приятными, Эймс не сомневался. От воспоминаний?..
Артур не признавался.
В этот раз он и вовсе решил обсудить Ариадну - сладко выгибался, кусал Эймса в подбородок, и рассказывал, как же она мила, нежна и прекрасна. Что он – почти влюблен, и что она - никогда не сочтет его достойной партией.
Или сочтет? Может, дождаться рождества, и… что сделать? Предложить ей встречаться?..
Эймс целовал его в губы, чтобы заткнуть хоть ненадолго, царапал пальцами узкие бедра, и стонал в мягкую ямочку меж ключиц. Понимание того, что он теряет Артура, пришло вместе с оргазмом.
~ previous. За много лет до точки отсчета.
«Комплекс Спасителя» выработался у Эймса еще в детстве.
Он был крепким мальчишкой. Всегда умел постоять за себя и за других, слыл «дамским угодником», и мог съездить по мордасам тому, кто таскал его «дам» за косички. Тогда же, в детстве, он научился быть гибким, как пластилин – индивидуально подстраиваться под всех и каждого, играть на предпочтениях и склонностях, но не во благо себе, а лишь для комфорта тех, с кем ему приходилось общаться.
Эймса считали изумительным собеседником, хорошим психологом и великолепной жилеткой для слез. Он умел решать проблемы, подтирать сопли и вправлять мозги. Он был Спасителем, а рядом с Артуром этот комплекс стократ обострялся.
Эймс хотел… сгрести это хрупкое темноволосое создание, помешанное на галстуках и костюмах, в охапку, и никогда от себя не отпускать. Хотел защитить от того, что выедало Проводника изнутри – потому что от внешних опасностей, таких, как штраф за превышение скорости либо пуля в живот, Артур и сам неплохо спасался.
Но появилась Ариадна, свободная, аки птица, эксплуатирующая Артура, но не испытывающая к нему никаких чувств, кроме дружеских. И он, спокойный и вечно сбалансированный, втрескался в нее, как мальчишка.
Не к добру это – решил Эймс. Нужно спасать. Нужно встать между ними, в конце-то концов, и не дать Артуру так глупо оступиться.
~ previous. За много лет до точки отсчета.
Сразу же после изнасилования Артур попробовал вскрыть себе вены. Чуть позже – сжег раскаленной ложкой язык. В прямом смысле сжег – разогрел железяку над конфоркой, закусил ее, прижимая к языку, и не выплевывал до тех пор, пока на кухню не примчалась его приемная мать. После этого Артур почувствовал, что наконец-то очищается от всего пережитого.
Тогда же, стоя перед зеркалом, сдирая с языка пористую обожженную кожу, он пришел к выводу – раз не удалось покончить с собой, значит, придется себя впредь защищать.
И на этом поприще он многого добился.
~ previous. За 754 часа (1 месяц) до точки отсчета.
Чем дольше Эймс наблюдал за Ариадной, тем тревожнее ему становилось. Девушка-архитектор его… интриговала.
Эймс поглядывал на ее округлые плечи и несформировавшееся еще подростковое тело, рассматривал все эти джинсы-фенечки-кроссовки… Он видел Ариадну в «деловом прикиде» только раз – в сновидении Артура, - и больше она себе не изменяла.
Было и еще кое-что - Эймс безошибочно чувствовал на себе ее взгляды. Иногда – во время «командных» походов в кино. Иногда – на вечеринках. И очень часто – во время заданий. Бывало и такое: Артур тащил к вагону ее вещи, а сама Ариадна – жизнерадостно болтала с Эймсом. Мелочь? Еще какая. Но Артур был слеп, глух, и определенно нарывался на невзаимную любовь и целое море страданий.
~ Точка отсчета.
Зачем он пришел сюда? Чтобы вспомнить.
Зачем он пришел сюда? Чтобы вспомнить.
Зачем он…
… Изнасилование, случившееся прямо на глазах у Артура, не пробудило в нем никаких воспоминаний.
… Вены лучше вскрывать вдоль, а не поперек – так меньше шансов, что образуются тромбы.
… Обожженная кожа на языке отслаивается совсем не так, как на теле. Артур закусил раскаленную ложку - и понял, что даже тогда, в детстве, он не чувствовал НАСТОЛЬКО ошеломляющей боли.
Зачем он пришел сюда? Чтобы вспомнить.
И вспомнил.
~ previous. За 373 часа до точки отсчета.
Их роман развивался стремительно и в темпе вальса.
Уже на втором свидании Эймс понял, что хочет эту девушку. Хочет потому, что в нее влюблен Артур – эта мысль Имитатора… возбуждала.
Основная цель «операции» - сломать еще неокрепшее чувство, чтобы со временем Артуру не стало больнее. Эймс наслаждался процессом – смеялся с шуток Ариадны, провожал ее до дома, охотно целовался в подъезде. Сдирал с ее бедер узкие джинсы и кусал в плечо, накрывая ладонями мягкие груди. Не его тип, не его размер – Эймс любил, чтобы девичий бюст был тяжелым и крупным. Обожал смуглую кожу, привкус сигарет на губах и волосы длинной до попы…
Впрочем, Ариадна тоже была недурна – свойственная ей округлость линий делала каждый изгиб и каждую выпуклость ее тела анатомически-превосходными.
~ previous. За 36 минут до точки отсчета.
Артур никогда не был истериком. Напротив, сейчас он размышлял совершенно спокойно, вот только что-то… все равно не укладывалось в мозгу. Не вспоминалось.
Ариадна и Эймс, Эймс и Ариадна. Имитатора он никогда ни к кому не ревновал – любовницы у Эймса регулярно менялись, а он, Артур – все равно оставался. Но Ариадна… Он был влюблен в нее? Или просто привязался к девушке, как дворовый щенок? Ей нравился Эймс, и Артур об этом знал - но нет же, нет, продолжал надеяться, что ему показалось…
И что теперь? Почему на душе – не обида, не страх, а лишь тревога? Будто увиденное у Ариадны в квартире несло какой-то скрытый смысл – она, свежая, веселая, с волосами, еще не высохшими после душа; Эймс, расслабленно-вальяжный, каким он бывает после хорошего секса... Понимание скреблось где-то в мозгу, но ВСПОМНИТЬ Артур не мог, хотя это было так нужно.
… Вернулся в штабквартиру. Положил на язык несколько марок с ЛСД, отпустил фантазию в полет – и подключился к аппарату сновидений.
Чтоб сообразить наконец, почему же на душе так муторно.
~ previous. За 2 часа до точки отсчета.
Эймс разложил ее прямо на столе, задирая юбку, целуя в плоский, совсем мягкий живот. Ариадна смеялась, оставляла на его коже мазки «сверхстойкой» помады, и торопливо расстегивала блузку.
Даже быстрый секс прекрасен до одури; выдался свободный часок «на двоих»? Чудно же, чу-у-удно!
… А после – в дверь позвонили, и Эймс - разгоряченный, потный, с липнущими к вискам волосами, - втиснулся в джинсы и распахнул входную дверь:
- Артур, я думал, ты придешь гораздо позже!
Проводник мягко прищурился, приветственно кивнул Ариадне, которая только что выскользнула из ванной комнаты, и сообщил:
- Да я попозже зайду, ничего страшного.
И шагнул в сторону лифта.
Эймс планировал эту встречу, и твердо знал, что на него Артур не осерчает, зато наверняка отречется от любви к Ариадне. Но случилось что-то… непонятное. Артур, улыбчивый, прилизанно-аккуратный, повел себя не так, как ожидалось.
Эймс схватил с вешалки куртку:
- Я отлучусь ненадолго.
- А я тем временем приготовлю ужин, - мурлыкнула Ариадна из спальни.
На сердце было неспокойно. Эймс пытался сломать бесполезную, чреватую страданиями любовь, но, по-видимому, у Артура не любовь «сломалась», а тормоза отказали.
~ Точка отсчета.
Ожога на языке не было.
Артур лежал и смотрел в бесцветное небо, ощущая, как затылок увязает в теплой грязи. Костюм уже давно пропитался водой, а в ушах пульсировала тишина – густая, звенящая.
- Артур, - уже в который раз повторили где-то рядом. – Артур, западлист ты эдакий, я тебя не вижу.
… И не увидишь, Эймс. Это – не твой сон, и не в твоей крови гуляет наркота.
- Артур, - голос не отстает. – Артур, какого хрена ты натворил?
- Я хотел вспомнить, - отвечает Артур. И смеется хрипло. – Я просто хотел вспомнить, почему мне так тревожно, когда рядом находитесь вы с Ариадной.
- И вспомнил?
- Вспомнил.
Артур кивает. Его волосы слиплись от влаги, речной ил заляпал темные пряди и оказался неожиданно вязким.
– Мне больно, когда я вижу, что она в тебя влюблена. А ведь знаешь, я уже десять лет убегаю от любых разновидностей боли. Это долго. Это ТАК долго, что я уже забыл, почему боюсь отношений, безоружных драк и темных подворотен.
- Артур, - Эймс оказался совсем рядом, на коже чувствовалось его дыхание. – С возвращением, Артур. Склерозник ты чертов…
Ила больше нет. Есть холодный асфальт, шум машин, и дождь, очищающий волосы от грязи. Артур распахнул глаза:
- С возвращением… куда?
- С возвращением в нормальный сон, - засмеялся Эймс. – Я вколол тебе ударную дозу аминазина и триптофана.
- Как психу.
- Как наркоману.
В мокром пиджаке было неуютно, и Артур приподнялся на локтях:
- Зачем ты меня вытащил?
- А что, нужно было бросить, чтоб ты и дальше ловил кайф? Нет уж, солнышко, завязал с наркотой в подростковом возрасте – вот и сейчас завязывай.
- Я хотел… вспомнить.
- И вспомнил. Ты уж прости, что так получилось с Ариадной…
Артур зажмурился, подставляя лицо дождю.
- А ты мог бы и словами сказать, что она меня вряд ли полюбит. Без таких вот… демонстраций.
Эймс заворчал:
- Да кто ж виноват, что с демонстрациями ты лучше понимаешь?..
Проекции толпились вокруг, нервничали, а Эймс - целовал мокрые ресницы Артура, и повторял раз за разом:
- Не знаю, от какой боли ты убегаешь, но я тебя от нее защищу. Понятия не имею, как, но защищу.
Артур улыбался.