Автор: Murgatrojd
Пейринг: Эймс/Фишер
Рейтинг:
Предупреждение: совершенно вырванный
из контекста кусок событий. Много секса,
много Фишера. Как Роберт попал в гущу
событий - автор не знает и знать не желает.)
* * *
Если вы до сих пор считаете, что в глобальном потеплении стоит винить озоновые дыры – то вы, по мнению Эймса, жестоко ошибаетесь.
В глобальном потеплении виноват Артур. И в мировом экономическом кризисе. И в инфляции цен на бензин. И в плохом ресторанном обслуживании, и даже в подгоревших (а если честно – попросту пережаренных Эймсом) гренках.
Почти сорвалась операция? Артур виноват – и плевать, что только из-за Артура они эту операцию хоть как-то завершили. Заказчик дал меньшую цену, чем ожидалось? Артур виноват, и неважно, что переговоры вел Кобб. Ариадну по пути к метро облаяла собака? Да, и здесь Артур подсуетился. Как он мог - не провел, не предложил ее подвезти!.. И кстати, о «подвезти» - у Эймса тачка поцарапана? КОНЕЧНО же, виноват Артур; он не вовремя позвонил, и Эймс припарковался в бампер соседней машины.
~ читать дальше ~
Во всех своих бедах Имитатор винил Артура и только Артура. Педантичный и вышколенный Проводник, который знал все и обо всех, мешал Эймсу жить. Очень сильно.- … Двигайся, - у Фишера такой шепот, что все внутри застывает, а после - стягивается в клубок от невыносимого желания. – Двигайся, я так больше не могу.
Так вот, шепот у Фишера – умопомрачительный. И шепчет он так, что хочется не ждать, не растягивать его потихоньку, а сразу вбиться в гибкое тело - без промедления и без подготовки; он прикасается губами к уху Эймса, легко-легко прикусывает мочку, и с придыханием, с дрожью в голосе повторяет:
- Двигайся. Мне не больно.
Он врет каждый раз, когда они занимаются сексом.
Проникновение мучительно, и когда Эймс входит на полную длину, когда рычит и хрипло стонет от удовольствия – зубы на мочке его уха сжимаются сильнее, а Роберт закрывает глаза и остается наедине с мучительной, раздирающей его изнутри болью. Она длится недолго – Фишер быстро ловит ритм, улыбается отрешенно, и кусает Эймса в полуоткрытые губы.
- Сильнее.
Уговаривать не приходится – Эймс гладит пальцами изгиб его поясницы, придерживает колени, и со всей силы вбивается в чужое тело. Фишер охотно ему отдается, жарко целуется, и пахнет так, что с ума сойти можно - чем-то пряным, и немножко, на грани восприятия, цитрусово-сладким.
- Хорошо, - Эймс тяжело дышит, собирает в ладонь чужие волосы и тянет за них, принуждая откинуть голову. Целует в беззащитное горло, мурлычет скабрезно.
Из одежды на Роберте – только рубашка и полуразвязаный галстук; пиджак и брюки - на спинке ближайшего стула (когда он их сложить успел?), рядом валяется скомканная, принадлежащая Эймсу рубашка. Окна зашторены, штабквартира пуста – да и потом, эта комната все равно не используется для работы.
Но закон подлости есть закон подлости, а Артур – это все-таки Артур.
- Э-эймс, я вернулся. Так заработался, что забыл свой бумажник.
Дверь была не закрыта, звукоизоляция в штабквартире оказалось на редкость поганой, и Артур решил заглянуть на шумок:
- Эймс, что ты тут… О-о-ох, ребята!
Фишер замер, прикусив воротник собственной рубашки. В его полупрозрачных глазах читалось… не смущение, нет. Скорей - удивление и недовольство тем, что их занятие так неожиданно прервали.
- Я ненавижу тебя, - сообщил Эймс, не глядя в сторону двери. Покрепче сжал пальцами чужие бедра - и с силой подался вперед, восстанавливая ритм.
Артур уже исчез за дверью, но его голос – с нотками вуайеристского удовлетворения и с неприкрытой издевкой - трудно было не расслышать:
- Это взаимно!
* * *
Фишер удалился первым – идеально прилизанный, с завязанным галстуком и аккуратно зачесанными волосами. Бегло, чуть растерянно улыбнулся Артуру – и махнул на прощание рукой. Воротник его рубашки был помят. Никаких признаков смущения он по-прежнему не выказывал.
- Такое ощущение, что я вас за чаепитием застал, - хмыкнул Артур, стоило Эймсу выбраться из комнаты. – И часто вы трахаетесь в полевых условиях?
- Не завидуй.
- Уже умер от зависти.
- Точно не от любопытства? – заинтересовался Эймс.
- Нет, - вздохнул Артур. – Сдохнуть от любопытства для меня было бы слишком просто.
Эймс одет только в джинсы, его кожа лоснится испариной, а виски повлажнели от пота. Татуировки блестят, и кажется, что они не краской, а маслом нарисованы.
Эймс полон адреналина; ему мало торопливого секса на столе, в заваленной старыми макетами подсобке. Ма-ло.
Вот только в Лос-Анжелесе предостаточно шлюх, и еще больше - женщин, которые пойдут за Эймсом хоть на край света; они ведутся на его жизнерадостный взгляд, на расползающиеся по бицепсам татуировки и на сильное, прокачанное тело. На то, как он трет нижнюю губу в притворной задумчивости. На то, как умело и властно целуется.
Но женщины Эймсу сейчас не нужны. Сейчас ему интересен только Фишер.
- Зачем это все? – спрашивает Артур, отправляя бумажник к себе в дипломат.
- А тебе не похрен, кого я тащу к себе в постель?
- Тебе что-то нужно от Фишера? Деньги?
Эймс оскорбился:
- Нет, конечно!
- Тогда это ему от тебя что-то нужно, - заключил Артур. – Прости, Эймс, но я не верю, что мальчишка ложится под тебя от большой и светлой любви.
- Он тоже хочет просто секса.
- Для «просто секса» ему бы наверняка подобрали пару из высшего общества.
- А если парень заголубел?
- А если парень нуждается в услугах профессионального сноходца?
- У него хватило бы денег, чтобы оформить контракт, - усомнился Эймс.
- Неисповедимы пути Господни. Иногда заказчики боятся официоза, потому что считают, что у них «слишком деликатная проблема».
Еще секунда тишины. Эймс натянул на плечи мятую бордовую рубашку и потуже зашнуровал кеды.
- Он упоминал когда-нибудь о своих чувствах? – развивал тему Артур. – Он говорил, что ему с тобой хорошо? Если в отношениях нет хотя бы капли тепла и уюта – то отношения эти длятся не потому, что «нравится», а потому, что «нужно».
* * *
Роберт никогда не приглашал Эймса к себе. Никогда не звонил первым со словами: «приходи, мне же скучно».
Каждый раз он просто выслушивал его бодрое «Я заеду», и не сопротивлялся. Теперь Эймс даже звонить ему не стал – на душе было слишком уж муторно.
Клик-клац – это часы. Клик-клац - прошли ровно сутки с момента их встречи и разговора с Артуром.
Охранник проводил Эймса внимательным взглядом, а Фишер встретил в дверях – по-домашнему теплый, неожиданно сонный и совсем уютный.
- Чай, кофе, меня? – улыбнулся так, что у Эймса кровь ударила не в голову, а в пах.
Хоть и фраза затасканная, хоть и ухмылка, как у Моны Лизы – едва заметная, загадочная, - но сероглазого подонка хотелось прямо здесь и сейчас, до судороги в теле. Что там Артур говорил? Про эксплуатацию? Так вот сейчас Эймсу было откровенно плевать, почему Роберт трахается с ним на самом деле.
Он стягивал с Фишера домашние брюки, целовал – и проникал в его рот языком, обжигаясь о гладкое нёбо, ощущая, насколько податливы его губы.
- Хочу тебя.
Фишер не возражал. Его свитер – светло-серый, вязаный – обхватывал тело широкими складками, скрадывал изящные линии мышц; его ладони утопали в рукавах, и это было… красиво.
Он смеялся, брошенный животом на диван; неторопливо потягивался – будто мартовская кошка, ждущая случки. Кусал себя за необъятный рукав, когда Эймс растягивал его пальцами, гладил изнутри, касаясь бугорка простаты. Грациозный. Растрепанный. Невыносимо-вальяжный.
- Почему ты со мной спишь? – спросил Эймс, и даже для него этот вопрос стал неожиданностью.
Фишеру было не до того - он хрипло дышал и прогибался в пояснице, позволяя чужим пальцам проникнуть глубже, еще глубже… Но спустя секунду - приоткрыл глаза и расцепил зубы:
- Потому что я хочу секса.
- Именно со мной? Почему?
В теле все горит – так, что даже думать о чем-то постороннем невыносимо. Но вот какая незадача – сейчас Эймс только думать и мог. О первопричинах.
- Разве это важно? – Фишер вновь закусил рукав, ощущая, как под свитер к нему скользнула ладонь Эймса. Пальцы задели сосок, легонько его сжали, погладили впалый живот. Эймс глухо заурчал.
- Важно, конечно.
Мысли туманились, но вместе с вожделением в мозгу стучало равномерное: «Зачем, зачем?»
«Почему со мной?»
«Какого хрена тебе, Роберт, от меня нужно?»
- Ты меня трахнешь или нет? – полупрозрачные глаза болезненно сверкнули, и Эймс зубами сорвал упаковку с презерватива.
Развернуть Роберта лицом к себе – проще простого. Вдавить лопатками в спинку дивана, усадить к себе на колени, и содрать с него наконец этот чертов свитер…
- А ты не спеши, - губами - по шее, по бьющейся отчаянно жилке.
Мгновение – и он толчком вошел в тело Фишера, задыхаясь от сумасшедшей его тесноты и сухого жара поцелуев. Вогнался до основания, тяжело задышал – и сжал плечи Роберта ладонями:
- А теперь не двигайся.
Фишер замер. Болезненное чувство наполненности, тяжелое, мучительное и невыносимо-сладостное, царапало изнутри, обжигало внутренности. Роберт закусил губу - ему хотелось двигаться, хотелось… шептать Эймсу на ухо что-нибудь бестолково-абсурдное, но ладонь с его плеча исчезать не желала.
- Почему именно я?
Голос у Эймса дрожал, сдерживаться было трудно.
- Слышишь? Почему именно я?
… Внутри было сладко, очень больно и слишком жарко; Фишер мучительно выгнулся и застонал:
- Я конча-аю…
Выплеснулся – полупрозрачными потеками на собственный живот; но горячая, распирающая изнутри тяжесть, растягивающая до предела мышцы, причиняющая боль – никуда не пропала.
- Поче… му? Почему именно… я? – Эймсу было сложно, Эймсу было жарко, но он справлялся.
- Какая разница? – Фишер дернулся в его руках. Попытался оттолкнуть Эймса, но ладони без толку скользнули по широкой татуированной груди. Черные линии блестели, будто атласные; злобно ухмылялись демоны-маски.
- Отпусти меня.
И еще раз, чуть громче:
- Мне больно, отпусти.
Терпеть было невероятно сложно, боль прорывалась к позвоночнику, пожирала изнутри.
- Значит, тебе безразлично, с кем трахаться? - Эймс хрипло засмеялся, перехватил ладонями чужие бедра и двинулся одним сильным рывком. Темп получился нетерпеливо-жадным и скомканным.
Фишер мстительно прошелся ногтями по спине Эймса, полосуя гладкие, одеревеневшие мышцы, но больше не произнес ни слова.
* * *
- … Мне снилось, что до моря – рукой подать. Пробежаться по улице, перейти дорогу… и в поле зрения раскинется пляж. Серовато-блеклый. Холодный.
Двойник слушал, заложив руки за спину и щуря светлые, полупрозрачные глаза. У двойника были острые скулы, легко воспаляющаяся от прикосновений кожа и мягкие темные волосы.
- Камни в воде. Камни над водой. Камни под ногами. Их было много.
Тишина. Тучи постепенно сгущались.
- Черт подери, их было так много…
В комнате царил полумрак; здесь был зеркальный потолок и просторные, распахнутые настежь окна. Мир ждал дождя. Мир жаждал влаги. И тучи – тяжелые, полупрозрачно-серые, будто размытые влагой кляксы, - наконец-то расплескались.
- Тебе снился Эймс, - подсказал двойник, перекрикивая ливень.
Но Фишер и не думал возражать:
- Да, мне снился Эймс.
- Он нужен нам?
- Даже более, чем мы себе представляем.
- Он важен для нас?
- Мы его любим, наверное, - в глазах у Фишера царит серебристое дождливое небо. – Только он, дурак, все равно этого не понимает.
- Мы не говорим ему об этом…
- … потому что мы даже себе боимся в этом признаться.
- Он обижен на нас…
- … потому что подозревает в неискренности.
- Но мы по-прежнему молчим.
Фишер закусил губу. Подставил ладони отвесным струям дождя, и закончил:
- Потому что Эймс все равно не поверит словам. А я не хочу выворачивать душу перед кем-то.
У его двойника теплые и очень нежные пальцы; он притягивает Фишера к себе, целует-кусает.
- Нам не нужен никто другой, кроме нас самих.
… Но Фишер в этом не убежден. Ему хочется чувствовать силу - тяжелое дыхание на собственной шее, тяжелые касания и даже пульсирующую тяжесть внутри.
Ему не нравятся татуировки Эймса, особенно - отвратительные маски у него на груди, но без них было бы скучно.
Двойник раздевает Фишера – стягивает с него темную дермантиновую куртку, дешевую, с разодранным воротником; в реальной жизни Роберт ею наверняка бы побрезговал. Снимает серую водолазку. Гладит ключицы, трет соски – и они быстро затвердевают от холода и возбуждения.
- Ты очень красивый, - говорит двойник, и неожиданно властно, жестко целует Фишера.
В этот раз они не трахаются – они занимаются любовью.
Дождь хлещет в открытые окна, и татуировки Эймса отражаются в зеркальном потолке.
В этот раз Роберт почти не чувствовал боли.
* * *
… Он проснулся рывком. Включился в реальный мир, как штепсель в розетку. Оторвал голову от папки с документами и понял – нельзя брать столько работы на дом, иначе стол превратится в постоянное место для сна, а бумага заменит подушку.
Первая мысль была о том, что сегодня Эймс ему, вроде бы, не снился. Вторая – что Эймсу нужно позвонить, и чем быстрее, тем лучше.
- Алло?
- Алло, - согласился голос на другом конце провода. – Я вас слушаю.
- Артур, Эймс поблизости?
- У нас с Ариадной ужасная запарка, и Эймс, как самый главный бездельник, был выпихнут из штабквартиры.
- Я… - Фишер задумался на мгновение. Постучал пальцем по уголку стола. – Когда он вернется, можешь ему кое-что передать?
За окном начался дождь. Проливной, совсем как во сне.
- Н-ну, что передать-то? И почему нельзя позвонить ему на мобильник?
- Мне кажется, он меня просто пошлет. Передай, что за двое суток бойкота я по нему очень, ОЧЕНЬ соскучился.
А стекла вылизывал радостный, до одурения холодный, хлесткий ливень.